Всю жизнь купаюсь в их любви

Всякий раз, когда читаю в «Моей семье» грустные истории взрослых людей,  недолюбленных, обиженных собственными родителями, в тысячный раз убеждаюсь в том, как важно знать, что такое бывает, что это вовсе не редкость. Именно тогда отчетливо понимаешь, какой щедрый подарок сделала тебе судьба: ты всю жизнь, все свои полсотни лет купаешься в безграничной родительской любви и просто не в силах представить, что может быть иначе.
Моя мама Муза Алексеевна после техникума работала фармацевтом в аптеке удмуртского села Зура Игринского района. И встретила там моего папу Василия Гавриловича – самого старшего из четверых детей моей бабушки – Александры Никифоровны, которая воспитывала их одна.
Мама была красавица – одна толстенная рыжая коса чего стоила! Но и папа был ничего себе – кудрявый, в вельветовой с замочком на груди рубашке, улыбчивый.

Слава Богу, что мама из всех поклонников выбрала его! А уж про него что и говорить: он даже безропотно не единожды ел сваренную ею ненавистную манную кашу.
Когда я училась в начальной школе, умерла моя прабабушка Лиза. Мне было очень грустно, потому что это была, пожалуй, самая первая моя потеря родного человека. Вот тогда я задумалась о том, как мне в жизни повезло: к моему 10-летию еще были живы две прабабушки, прадедушка, две бабушки и дедушка.
Баба Лиза и баба Анна - папина и мамина бабушки - правда, были уже в «сумеречном сознании», но обе добрые и ласковые. Едва ли они различали своих многочисленных внуков и правнуков, но родные рассказывали про их прошлую жизнь столько интересного, что мы их искренне любили. Мне иногда кажется, что бабы Лизину теплую ладонь я до сих пор ощущаю на своей голове.
Прадедушка Федор – мамин дедушка – добрейший старичок с большой седой бородой всегда носил в кармане горсть карамели и угощал всех детей конфеткой. Я всегда почему-то помнила, что раньше он работал волостным писарем и имел восхитительный почерк – с такими классными вензелями и завитушками! Обидно – мне по наследству этот дар не передался: пишу как курица лапой.
Бабушка Валя – старшая дочка прадеда Федора. Ей выпала трудная доля – после того, как мать умерла в родах, она осталась с младенцем на руках и еще с пятью или шестью сестрами мал мала меньше.  Ей пришлось научиться всему. Вот только не довелось получить образования: всего-то четыре класса закончила, работала в колхозе свинаркой и телятницей, но так много читала, так много знала, была такой модницей и аккуратисткой, что мои подружки долго были убеждены в том, что она – бывшая учительница.
Я у бабы Вали была на особом положении – единственная внучка. Три внука, само собой, тоже любимые, но что они понимают, к примеру, в моде? Бабушка сама научилась кроить и шить платья, обшивала на трофейной машинке «Зингер», привезенной дедом с войны, не только свою семью, но и все окрестные деревни. Какие фасоны придумывала, как искусно делала выкройки из старых газет, выкраивала из лоскуточков, оставшихся от многочисленных заказчиц,  шикарные комбинированные платья для меня! Одно было самое любимое: цвета морской волны, с вышивкой на груди черными нитками. Я проснулась среди ночи накануне моего отъезда домой – надо было возвращаться из деревни к 1 сентября – и увидела, как баба Валя  при свете керосиновой лампы (электричества тогда в деревне не было!) вышивает узор, торопясь успеть до утра.
А еще не забуду, как она распускала свою старую шерстяную кофту (опять же ночью – днем же в деревне дел полно), чтобы связать мне берет – у всех девчонок были, а у меня – нет.
Мне до сих пор кажется, что баба Валя умела все! Рано утром, пока мы спали, она мчалась в лес за рыжиками и земляникой, и мы просыпались под восхитительный запах оладий из русской печки. Вкуснее бабушкиных ладушек  с земляникой в сметане я ничего не ела. Это правда. Я вообще перед бабой Валей в долгу: именно она много лет спустя нянчилась с моим сыном и научила его читать в четыре года.
А еще у меня был дед Алексей – ветеран войны, красавец и ловелас, мастер на все руки, столяр милостью божьей. Одно время дед работал продавцом в деревенском магазине и через день ездил на лошадке за хлебом в райцентр за восемь километров – туда, где мы жили с родителями.
Когда начинались зимние каникулы, он сажал нас с братом в сани, укутывал в тулуп и вез в деревню. Поскрипывали полозья, вкусно пахло свежим хлебом от деревянной будочки, а дед оглядывался на нас: «Не замерзли, Хозяйкины?» (это у нас фамилия была такая).
Дед Алексей  с бабушкой Валей иногда проявляли строгость, но мы точно знали, что нас любят. Однажды накануне новогоднего праздника мы с братом грустили: не приготовили маскарадных костюмов. Выяснилось это за день-два до новогодней елки. Дед с бабушкой обмозговали ситуацию и решили нарядить Сашку мужичком-крестьянином, а мне сшить костюм под названием «день-ночь».
А какой же крестьянин без лаптей, решил дед, и пошел по сугробам  (без всяких лыж) за лыком. Что он потом  с этим лыком делал – мы не видели, потому как спали, а дед сплел такие лапти – вся школа приходила смотреть. Бабушка за ночь сварганила Сашке штаны и косоворотку с вышивкой, а мне – платье (спинка черная, грудка белая, и черные с белыми клинья чередуются на юбочке). Кажется, приз за костюмы мы с Сашкой не получили, но зато какой урок любви преподали нам наши родные, что мы помним об этом сорок лет спустя.
Папина мама жила от нас в пяти часах езды на поезде, потому называлась дальняя бабушка. Как мы радовались, когда ехали к ней на летние каникулы! Там нас баловали бабушка Шура, ее сестра тетя Тася и прабабушка Лиза, угощали разными вкусностями, водили в кино, учили играть в лото и плакали, когда приходила пора прощаться до следующего лета.
У бабы Шуры я тоже была на исключительном положении – самая первая внучка. Бабушка была знатной вышивальщицей – восхитительно-яркие подзоры, наволочки, салфетки, полотенца хранятся в семьях ее детей до сих пор. А мне она вышила белое платьице васильками – по кокетке, подолу, рукавам-фонарикам и на кармашке. Бесподобно!
Много-много лет спустя во мне вдруг проснулись бабушкины гены – никогда не бравшая в руки пяльца и мулине, я вдруг страстно захотела вышивать. Сегодня одна стена в моей квартире сплошь завешана вышитыми картинами, и в домах моих друзей – вышитые мной подарки.
То, что нам повезло с родителями, мы с братом осознали давным-давно. Меня никто ни разу не тронул пальцем ни за какие проказы, а Сашку папа побил один единственный раз, и то неизвестно, кто больше расстроился.
Жили небогато: мама – фармацевт, вечно работавшая на полторы ставки, папа – водитель лесовоза. Вставал рано-рано, растапливал печки в комнате и на кухне, и когда в квартире становилось тепло, будил нас, уходя на работу. Вечером мы (два дурачка!) лезли в папину сумку проверить, что нам «зайчик послал». Фантазия у зайчика была не слишком разнообразной – обычно он «посылал» нам вареное яичко. Но вкуснота необыкновенная! Иногда заяц одаривал нас горстью лесных ягод. Это уж вообще деликатес!
Однажды папа поехал в командировку на своем лесовозе километров за 200 и присмотрел мне в сельском магазине свитер. «Он такой белый, с узорами, - рассказывал он маме. – Давай Оле купим. Немножко великоват, наверное, но такая красота! Дорого, да черт с ними, с деньгами!».  Я себе такую красотень представила, что когда он привез свитер, оказавшийся куда как бледнее мечты, не смогла скрыть разочарование. Боже, как он расстроился! Думал радость доставить вселенскую, а я не оценила. Стыдно по сию пору.
Мы с братом всегда знали, что родители друг друга любят. Не просто любят, а друг без друга не могут жить. Когда маме пришлось дважды уезжать на месячные курсы повешения квалификации в Рязань и Казань, папа просто не мог спать. Он днем работал, вечером, пока мы не спим, ложился отдохнуть, а потом вставал и начинал готовить обед на завтра, стирать, мыть полы. Потому что ночью он не мог спать – так скучал.
А уж когда маму положили на целых полгода в Киров, в противотуберкулезный диспансер, обнаружив у нее туберкулез лимфоузлов, так вообще непонятно, как он без нее выжил. Каждый выходной ездил 2,5 часа на электричке туда и столько же обратно, да еще среди недели находил возможность навестить. Я в то время училась в Ленинградском университете и каждый день писала маме письма, чтобы ей не было так скучно. Чемодан писем!
Много лет мои родители ухаживали за соседом-инвалидом. Он вначале жил с матерью, потом она умерла, а Шурик мало того, что болел шизофренией, так еще перенес две онкологические операции, и после сорока не мог уже говорить из-за опухоли горла и не мог ходить. Никому он был не нужен, только мои мама с папой много лет каждый день совершенно безвозмездно ходили кормить его, мыть, убираться в квартире. Только благодаря их заботе Шурик прожил так долго.
Сегодня уже нет в живых моих прабабушек, прадедушки, дедушки и бабушек. Последний «бастион» - мои родители.  Моему папе 75 лет, маме – 72. При этом про них никто не скажет – старики. Потому что мама – пожилая дама, которая ходит только в туфлях на высоком каблуке и умеет причесаться и элегантно одеться, а папа ежедневно аккуратно бреется, обтирается холодной водой до пояса и обожает пользоваться туалетной водой – не выйдет из дома, не надушив носовой платок!
Оба они ходят в клуб «Ветеран» при районном Доме культуры и поют в ансамбле. У папы больные ноги, он далеко на концерты не ездит, зато когда я звоню им по телефону и спрашиваю, где мама, он  со смешком сообщает: «На гастроли укатила!». Это значит, ансамбль поехал  куда-нибудь в соседнюю деревню с концертом.
Мама еще ходит в группу  здоровья, где занимаются такие же (и еще старше!) пожилые особы, которые  спорят с возрастом, не отдаваясь ему в плен.
Мы видимся не так уж часто, раза два в год – я живу примерно в 15 часах езды от них, в соседней республике. Но созваниваемся каждую неделю. Какое это счастье – в очередной раз услышать в трубке: «Здравствуй, Олечка!». Мама с папой говорят со мной одновременно: один в одной комнате держит телефонную трубку, другая -  в другой. И тогда я чувствую себя не 50-летней женщиной с кучей самых разных проблем, а просто любимой дочкой, и все на свете кажется абсолютно не важным – лишь бы два родных голоса бесконечно любящих и любимых людей звучали долго-долго!
Ольга Бирючёва,
 г. Йошкар-Ола.