Такое забыть невозможно

С воспоминаниями Э.А. Козвониной, уроженки Фаленок, а сейчас жительницы Самарской области, мы уже знакомили наших читателей. Сегодня предлагаем продолжение рассказа Эвелины Андреевны о первых послевоенных годах.

Конец войне

-Война закончилась. Начали возвращаться домой победители, а наша семья все ещё ничего не знала об отце, Андрее Ильиче Кназеве. Только в середине июля 1945 года пришел из деревни Перевоз наш дедушка, мамин отец Артемий Петрович Столбов, и принес долгожданный треугольник. В августе отец вернулся в семью.

Был выходной, и мы находились у деда в деревне Перевоз. Шла уборка ржи, и весь народ — женщины и ребятишки — были в поле. Вдруг кто-то увидел, что по мосту через Святицу идет военный. В деревне уже знали, что должен вернуться Андрей Ильич, и все ринулись к дому деда. Папа уже был там, обнимался со всеми, а я стояла в стороне и не понимала, почему мама бросилась на шею какому-то незнакомому солдату, плачет и смеется. Мне стали объяснять, что это мой отец. Но ту в избу ввалилась толпа: кричат, плачут, расспрашивают... К отцу подтолкнули моего брата Феликса. Он протянул отцу, которого дома не было семь лет, руку и серьезно сказал: «Здравствуйте». И папа заплакал...

Наступило мирное время. Надо было решать, как дальше жить, чем питаться. Так как отец был в плену, его лишили звания. И хотя он потом воевал, но учителем работать его не брали. Мама работала в швейной мастерской и брала заказы на дом. Тем и перебивались год.

Наконец отцу предложили работу учителем в Юсовской начальной школе. Решили, что в деревне жить будет легче, и в декабре 1946 года за нами пришла подвода, на которую погрузили нехитрый скарб и поехали в новую жизнь. Но, к сожалению, оказалось ещё хуже.

В Юсове

Юсово до войны считалось зажиточным, но война всех уравняла. Нам выделили небольшую комнату, бывшую учительскую.

В школе было две классные комнаты — для 1-го и 3-го класса, 2-го и 4-го. Уроки вели два учителя. Парты были очень высокие, на трех человек, и мы почти всегда стояли на ногах. Хорошо было то, что в большую перемену приходила из колхозной конторы женщина, приносила ведро горячей картошки и раскладывала каждому по две штуки. Мы съедали ее, не очищая. Мучал постоянный голод, так как переехали мы зимой, своих овощей не было, карточек, которые получали в Фаленках, тоже. И мама снова села за швейную машинку, благо наступило время свадеб: с войны возвращались оставшиеся в живых женихи, а невест было в избытке. Посыпались заказы на свадебные платья. За работу расплачивались картошкой, молоком, мукой, яйцами. Отец получал копейки. На его зарплату покупали муку, и мама варила из нее болтушку, забеливая молоком.

Но однажды ночью в нашу комнатушку постучали представители райфо, пришедшие конфисковать пошитые для невест платья. Рухнули наши надежды приобрести что-нибудь из продуктов. Слух о том, что у учителя был обыск, быстро облетел деревню, и утром стали приходить женщины, приносили кое-что из еды, плакали. А через три дня вернули и платья.

Пришла весна. Как-то прибежал соседский мальчишка и рассказал, что в конце деревни нашли невыкопанную уехавшей учительницей картошку, и весь деревенский народ бежит туда с лопатами и ведрами. Папе как учителю было неудобно копать чужую картошку, ну а мы с мамой и братом собрались быстро и побежали на другой конец деревни. На участке человек двадцать перекапывали оттаявшее грязное месиво, выбирали подмерзшие клубни. Мы тоже включились в работу. А вечером мама напекла лепешек, вкуснее которых мы никогда больше не ели. Я иногда думаю: если бы нынешних деток накормить такими «деликатесами», может, тогда они лучше осознают, как живут, и что выпало на долю их бабушек и дедушек.