Судьба одной семьи в годы Великой Отечественной

Военные годы остались где-то далеко позади, но сама война не отстаёт, могучей силой человеческой памяти крепко держит нас, а колокола Хатыни бьют по сердцу и через каждые 30 секунд набатно взывают: «Не забудь! Не забудь! Не забудь!»

А как можно забыть, если чёрное крыло войны накрыло всю страну. Нет семьи, куда бы не пришло горе: погиб муж, брат, сын... В тысячах братских могил покоится их прах.

Наша семья (Наговицыных и Жвакиных) бережно хранит скупые слова воспоминаний родственников о военном времени, фотографии, документы. Ведём переписку с музеями, архивами, чтобы по крупицам собрать материалы о своих предках. Не можем себе простить, что поздно к этому обратились.

Наша семья: я и мой муж, наши дочки, надеюсь, что внуки-правнуки, всегда будут помнить свои корни, гордиться тем, что мы – часть нашего Вятского края, часть великой и могучей России.

Моя мама, Зинаида Митрофановна Наговицына вспоминает:

«Когда началась война, мне было 8 лет. Я уже работала: боронила, навоз возила в поле. Хорошо помню день, когда началась война. 22 июня, солнечный, тёплый день. Как раз начали делать дорогу Фалёнки-Перевоз-Горемычена-Вогульцы-Белая, возили гравий из карьера. Было очень весело, хотя всю работу делали вручную: землю носили на носилках, рыли придорожные ямы-кюветы, насыпь делали. Сели обедать, кругом шутки, смех. Вдруг из Фалёнок приехало начальство, собрали нас всех и объявили, что началась война. Бабы сразу заревели, все домой засобирались, на этом строительство этой дороги закончилось, да так и не возобновилось больше. Мужиков уже на следующий день стали забирать на фронт, остались в деревне старые да малые. Начались наши недетские страдания: голодные и босые ходили в школу за пять километров, только придём из школы, а бригадир уже на работу требует идти. Плачем, есть хочется, лапти худые наденем на босые ноги, и на работу. Вечером учим уроки при лучине, а утром снова в школу. В школе открыли столовую, чтобы нас немного подкормить: грибы, капусту мороженую, картошку мёрзлую туда собирали. Давали талоны на обед, и то не каждому. А мы и рады: хоть водички тёплой похлебать. Весной на колхозном поле по колено в грязи перерывали землю, искали перезимовавшую гнилую картошку. Мама из неё лепёшки пекла. Как плохо ни было, но коров старались держать, этим и спасалась деревня. Весной радовались, когда начинала расти трава. Вываривали в воде разрубленную на доски кадушку из-под соли и в этой солёненькой воде варили собранную траву.

Учиться становилось всё труднее: работали много, ели плохо. С нами учились привезённые из Ленинграда дети. Они рассказывали о том, что довелось пережить. Зимой домой из школы не ходили: страшно было, волки рыскали, снимали квартиру в Шуклях. Вечером хозяева едят, а у меня ни крошки. Ходила на мельницу, когда мельник сжалится, даст горсточку муки, а где и сама маленько возьму, пока мельник не видит. После третьего класса летом работали, а если было время, ходили по деревням просить милостыню. Приходилось ездить на лошадях в Фалёнки. Приедем к вокзалу, составы идут на запад, везут танки, пушки; солдатики, молоденькие совсем, едут в деревянных вагонах. На войну едут, будут ли живы?

Все ждали, когда война закончится. Мужики в село вернулись только те, кто был ранен и не мог дальше воевать.

Как о Победе узнали? Утром в школу собрались, вдруг приходит наша учительница – Капитолина Кирилловна, и говорит, что в школу можно не ходить: война закончилась! Все радовались, многие плакали.

После войны тоже трудно было: всё опять на бабах да на подростках. Вынесли всё, так как знали, что лучше будет, впереди – мир».

Сейчас моей маме 82 года. Живёт в Святице, сама управляется по дому, сама копает грядки, садит огород, вяжет носки-варежки, коврики. Любит петь, веселиться, каждый день учит стихи, пробует кататься на лыжах. Несмотря на трудные годы войны, сохранила оптимизм, любовь к жизни и доброе отношение к людям.

Брату моей мамы, моему дяде, Сергею Митрофановичу Четвертных едва исполнилось 15 лет, когда началась война. Его, по сути ещё ребёнка, отправили на шахты добывать уголь. Было холодно, голодно, очень тяжело. Сбежал, долго шёл пешком, ехал на товарняке.

Мама вспоминает: «Когда ночью до дома добрался, портянки к ногам и калошам пристыли. Зашёл и в голос заревел». На другой день в дом пожаловала милиция. Откупились, дав главному сукно и воротник на пальто. Весной 1942 года Сергея забрали в армию. Сразу отправили учиться на танкиста – механика-водителя. Всю войну он прошёл, был ранен в голову, пуля вошла сзади ниже затылка, вышла через щеку, раскрошив зубы. Спасла медсестричка: маленькая, худенькая, а вытащила.

Долго лечился в госпитале, и опять на войну. Закончилась война, а его отправили в Японию. Всего Сергей отслужил семь лет. Вернулся домой: вся грудь в орденах и медалях. Работал на военном заводе в Глазове, потом всей семьёй уехали в Ставропольский край, потом в Чеченскую республику. Пережили там войну, перебрались в Кабардино-Балкарию.

Сергей всегда был оптимистом, занимался спортом, в 80 лет бегал, прыгал на скакалке, знал множество стихов и с удовольствием их читал. В последний свой приезд на малую родину сказал: «Если кто-то спросит меня, где находится рай, я всем буду говорить – в Белой».

Умер Сергей Митрофанович в 2014 году.

Дед мой, Митрофан Дмитриевич Четвертных, до войны работал проводником пассажирских вагонов: ездил до Владивостока. С 1931 по 1943 был председателем колхоза «Товарищ». У него была бронь. В деревне голодали. Митрофан пожалел колхозников и выписал всем хлеба «по едокам», чего в военное время делать было нельзя. Весь хлеб приказали вернуть, а Митрофану дали пять лет тюрьмы. Но по состоянию здоровья скоро выпустили. Он очень хорошо шил: фуфайки, фуражки. До и после войны у него обшивалась вся деревня.

Дед не воевал, но жил и работал во время войны, испытал на себе её жёсткие законы.

Мой дед по папиной линии, Николай Никитьевич Наговицын, ушёл на фронт, оставив совсем маленьких детей: девяти- и трёхлетнего и годовалого. Красноармеец, стрелок, он погиб в 1942 году. Похоронен в братской могиле Чижовского плацдарма в Воронежской области.

Мы обратились в мемориал «Чижовский плацдарм», внимательно изучили списки погибших. К сожалению, в фамилии деда допущена ошибка: вместо «Наговицын Н.Н.» читаем «Неговицын Н.Н.» Я уверена, что это мой дед, тем более, что подтверждение этому было в письме юных следопытов, полученном моей бабушкой (женой Николая Никитьевича), когда я училась ещё в начальной школе.

Дед моего мужа, Александр Иванович Жвакин, был призван на фронт Бельским РВК. Младший сержант, заместитель командира орудия 43-й артиллерийской дивизии пропал без вести 24 февраля 1943 года в районе города Красноармейска Донецкой области Украины. На фронт он ушёл в 1941 году.

Мне удалось найти документы, рассказывающие о событиях февраля-марта 1943 года в Красноармейском, когда погиб дед моего мужа.

«На станции (Красноармейское) были главные склады немцев, питающие горючим, боеприпасами и продовольствием все немецкие войска, находившиеся в то время в Донбассе, на Дону, на Северном Кавказе.

Атаки противника на гвардейцев, захвативших на станции богатые трофеи, не прекращались. 18-19 февраля 1943 года Красноармейск несколько раз переходил из рук в руки. После зимы 1943 года Красноармейск называли «городом расстрелянных улиц», что соответствовало после двухнедельных боёв», – так писал очевидец событий Ф. Моргун.

Больно осознавать, что на земле, которую ценой своей жизни отвоевали наши солдаты, в том числе Александр Иванович Жвакин, снова льётся кровь, снова идёт война...

Л. ЖВАКИНА, с. Белая